Валентин Катаев, автор популярной повести «Белеет парус одинокий». В СССР он был одним из самых признанных литераторов – Герой Социалистического Труда, кавалер множества орденов, увенчанный многочисленными премиями и наградами. Только незадолго до смерти он раскрыл тайну, которую тщательно скрывал всю свою жизнь – что был белым офицером, воевал в армии Деникина.
Есть тайна, но до сих пор до конца нераскрытая, и в биографии его родного брата – Евгения Катаева, больше известного под литературным псевдонимом Петров, который вместе с Ильей Ильфом прославился как автор легендарных «Двенадцати стульев» и «Золотого телёнка». В 2013 году в журнале «Звезда» была опубликована статья «Шаги командора» Игоря Сухих, доктора филологических наук, профессора кафедры истории русской литературы Санкт-Петербургского университета, посвящённая романам Ильфа и Петрова. В ней, между прочим, есть следующий пассаж: «Евгений Петров (Евгений Петрович Катаев, 1903—1942) отличался отменным здоровьем и общественным темпераментом. Он служил в ЧК и редактировал журнал, жил сам и давал жить другим. В литературе он поначалу видел не призвание, как Ильф, а источник заработка в послереволюционной Москве». Распространена версия, что именно Валентин Катаев подсказал своему брату и его будущему соавтору идею двух, ставших знаменитыми, сатирических романов. Что и подтверждается в посвящении.
Однако обратите внимание на фразу: «Евгений Петров (Катаев)… служил в ЧК». Но ведь в официальных биографиях писателя нет никакого упоминания о том, что он был чекистом! Везде говорится, что Евгений Петров до того, как стать журналистом и писателем, работал в Одессе в уголовном розыске, ни о каком ЧК нет и речи.
Однако если внимательно присмотреться к биографии «крестного отца» двух легендарных сатирических романов, то намеки на нечто, связанное с его причастностью к этой грозной организации, можно действительно обнаружить.
Неясные пятна в биографии
Литературный критик Юрий Басин в статье «Кто настоящий автор», исследовавший творчество Ильфа и Петрова, рассуждал на тему, кто же из них двух на самом деле писал роман: «Тема скользкая, и сразу упирается в неясные пятна биографии Евгения Петровича Катаева (настоящие имя и фамилия Евгения Петрова) и его старшего брата Валентина Петровича Катаева, автора знакомого нам всем с детства романа "Белеет парус одинокий" и других заметных произведений.
Начнём со старшего. Если не знать, что это знаменитый советский писатель, один из идеологических "столпов" советской власти, будущий Герой Социалистического Труда, награждённый двумя орденами Ленина и другими орденами, то в молодости он – самый натуральный контрреволюционер и белогвардеец. Из одесской интеллигентной учительской семьи. В 1915 году, не окончив гимназию, пошёл добровольцем в действующую армию. Быстро дослужился до офицерского звания, после ранения попал в госпиталь в Одессе, а по выздоровлении подался в "сичевики" гетмана Скоропадского. Не к большевикам, заметьте, хотя имел такую возможность, и даже, по некоторым источникам, призывался в Красную армию. Наоборот, перед самым вступлением красных в Одессу в марте 1919 года махнул в Добровольческую армию Деникина. Заболел там тифом, и снова попал в одесский госпиталь (город переходил из рук в руки). По выздоровлении в феврале 1920 года, когда Одесса снова была в руках большевиков, сразу активно подключился к офицерскому подпольному заговору. Этот заговор, получивший в одесской ЧК название "заговор на маяке", должен был способствовать высадке в Одессе врангелевского десанта».
Дальше, продолжает недоумевать Басин, сплошная неясность.
Валентина Катаева вместе с братом Евгением, гимназистом, не имеющим к заговору никакого отношения, ЧК неожиданно сажает в тюрьму, а вскоре жестоко расправляется с участниками заговора. Все они были расстреляны. И через полгода после этого братья как ни в чём не бывало выходят из тюрьмы живыми и здоровыми.
Судя по некоторым отрывочным сведениям, им в тюрьме неплохо жилось, их там даже ни разу не допрашивали. Сразу возникает предположение: а не для того ли их туда посадили, чтобы обеспечить им надёжную охрану от мести за предательство? Валентин вскоре уезжает в Харьков, где работает в местной прессе, а затем переезжает в Москву, где работает в газете «Гудок». Евгений заканчивает единственную ещё действующую в Одессе гимназию, и поступает на работу инспектором в Одесский уголовный розыск. То есть нет никаких отрицательных последствий участия старшего брата в контрреволюционном заговоре, хотя тогдашние чекисты расстреливали людей, тем более бывших офицеров, и за гораздо меньшую провинность.
Кто же всё-таки сдал чекистам всех участников заговора? В автобиографическом романе «Трава забвения» Валентин Катаев пишет, что это якобы сделала «девушка из совпартшколы», которую он назвал Клавдия Заремба. По заданию ЧК она внедрилась в сеть заговора, её арестовали вместе с остальными участниками заговора, а потом выпустили. Очень похоже на историю с самим Валентином Катаевым. Но из того, что он рассказывал через много лет своему сыну, получается, что его вообще не сажали. Какой-то приехавший из Москвы крупный чекист якобы не дал его арестовать по старой памяти. Всё на свете могло быть, сейчас уже трудно сказать что-то определённое...
«Так или иначе, в Москве Валентин Катаев вскоре приобрёл значительный вес в журналистских кругах, близких к центральной власти. Поневоле приходит в голову мысль, что кроме талантливых и политически безупречных выступлений в печати, в этом сыграли роль и его недавние заслуги перед ЧК», – считает Басин.
Лев Славин, близко их знавший и любивший, рассказал много лет спустя, что уже будучи известным писателем, соавтор Петрова Илья Ильф подарил свою книгу «одному полюбившемуся ему офицеру войск МГБ и сделал при этом надпись: «Майору государственной безопасности от сержанта изящной словесности». Правда, у Славина есть описка, МГБ тогда не было, а было НКВД, однако это – прямое свидетельство связей и соавтора Петрова с этой организацией.
А сам Евгений Петров потом о своей прежней работе вспоминал так: «Я переступал через трупы умерших от голода людей и проводил дознание по поводу семи убийств. Я вел следствия, так как следователей судебных не было. Дела сразу шли в трибунал. Кодексов не было, и судили просто — "Именем революции"...».
Получается, что совсем еще молодой человек, которому не исполнилось и двадцати лет, не имевший никакого понятия о юриспруденции, вел следствия по сложнейшим делам, а так как и законов не имелось да и судов не было («сразу в трибунал»), то ясно, каковы были полномочия у будущего юмориста. Напомним, что слова, закавыченные в цитате, произносились, как свидетельствуют источники, при расстрелах. Знаменитый писатель вспоминал об этом ужасе спокойно, даже с оттенком гордости…
Итак, один из соавторов «Двенадцати стульев» и «Золотого теленка» и в самом деле мог служить в ЧК, однако свою службу в этой организации предпочел скрыть.
Но если действительно так, то почему? Ведь, наоборот, в отличие от своего старшего брата, который свое белогвардейское прошлое был вынужден скрывать, работа в ЧК могла бы в СССР только помочь в его карьере. Объяснить это можно только одним способом: после службы в одесской ЧК, приехав в Москву, он стал негласным сотрудником этой организации (ведь бывших чекистов не бывает!) и выполнял ее особые задания. И одним из этих заданий могло быть… участие в операции ГПУ по созданию упомянутых сатирических романов. Которые, как сегодня считают некоторые литературоведы и исследователи, никак не могли быть написаны Ильфом и Петровым, а настоящий их автор… создатель гениального романа «Мастер и Маргарита» Михаил Афанасьевич Булгаков!
«12 стульев Михаила Булгакова»
В 2013 году в Германии литературовед Ирина Амлински выпустила книгу под названием «12 стульев Михаила Булгакова». В ней автор не только выдвинула сенсационную версию, но и убедительно, с приведением множества фактов доказывала, что знаменитые романы Ильи Ильфа и Евгения Петрова на самом деле написаны Михаилом Булгаковым. «Всем читателям, читающим запоем, – пишет И. Амлински в предисловии, – известно чувство досады от того, что книга прочитана и все удовольствие "жизни в произведении" осталось позади. Возвращаться в реальность не хочется, и поневоле тянешься за следующим томом полюбившегося автора. Вот так, на протяжении многих лет, перечитывая роман "12 стульев", я плавно перетекала в "Золотого теленка" и затем… натыкалась на то, что дальше продлить удовольствие мне было нечем. Ни рассказы, ни фельетоны Ильфа и Петрова не шли ни в какое сравнение с прочитанными ранее романами. Более того, меня не оставляла в покое мысль о какой-то подмене. Что это, — думалось мне, — может, они, как Дюма-отец, подписываются под произведениями начинающих авторов? Быть может, они разругались и перестали генерировать юмор? А, может, они просто исписались? Куда, скажите на милость, подевалась живость повествования, калейдоскопическая смена картин, невозможность прервать чтение и отложить книгу до завтра?
На сегодняшний день литературное наследие Ильфа и Петрова составляет пять томов, а если спросить у среднестатистического человека, читающего книги, что ему знакомо из их прозы, — 99 процентов назовут "12 стульев" и "Золотого телёнка". Может, вспомнят "Одноэтажную Америку". И всё.
Исследователи, критики и просто читатели сыплют цитатами из обоих романов, любимые герои – тоже из этих произведений, и уже стали именами нарицательными. А почему осталась в стороне повесть "Тоня"? Почему забыты многочисленные герои из их рассказов и фельетонов?
Почему объединяются только в общества любителей Остапа Бендера?
Так продолжалось до 1999 года. В тот раз вместо Фейхтвангера, который обычно перечитывался мною после Булгакова, был взят в руки роман "12 стульев". И вдруг, с первых его строк, я услышала тот же знакомый ироничный, местами язвительный смех, узнала ту же музыкальность, четкость и ясность фраз. Я наслаждалась чистотой языка и легкостью повествования, легко и просто вживаясь в произведение, куда меня "пригласил" тот же автор. В этом надо было разобраться. Вот, дорогой читатель, две фразы:
"Лизанька, в этом фокстроте звучит что-то инфернальное. В нем нарастающее мученье без конца".
"В этом флотском борще плавают обломки кораблекрушения".
Замечательные фразы, не правда ли? Первая взята из пьесы Михаила Булгакова "Зойкина квартира", а вторая — из романа "Золотой телёнок". Это первые, найденные мною фразы, из-за которых на 12 лет растянулся поиск истины. С этого момента мне и пришлось из простого читателя-любителя надолго переквалифицироваться в читателя-"копателя"».
Внимательно разбирая текст книг, которые изданы под именами Ильи Ильфа и Евгения Петрова, автор литературной сенсации утверждает, что многочисленные найденные ею совпадения и тождественность стиля не случайны. Они доказывают, что подлинным автором двух знаменитых сатирических романов, на самом деле, был Михаил Булгаков.
Амлински, например, приводит две фразы – из «12 стульев» и «Мастера и Маргариты»:
«В половине двенадцатого с северо-запада, со стороны деревни Чмаровки, в Старгород вошёл молодой человек лет двадцати восьми» («12 стульев»).
«В белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей кавалерийской походкой, ранним утром четырнадцатого числа весеннего месяца нисана…» («Мастер и Маргарита»).
Как считают литературоведы, музыка, ритм этих двух фраз практически совпадает. И не только этих фраз, но и множества других.
Если продолжить этот, начатый Амлински анализ ритма прозы «12 стульев» и «Мастера», то нетрудно убедиться, что ритм – с небольшими вариациями повсюду – тот же.
В прозе и «Мастера», и «12 стульев» постоянно имеют место аналогичные по звучанию, «длинные» периоды, перемежающиеся короткими фразами, и ритмическая основа её в обоих случаях идентична. Но ритм прозы у каждого автора индивидуален, если не заимствован. А Ильф и Петров во всех своих произведениях до «12 стульев» и «Золотого телёнка» писали, как отмечают литературоведы, совершенно другим, «рубленым» стилем, характерным даже не столько именно для них, сколько вообще для советской прозы 1920-х – короткими предложениями.
Нет, не Ильф и Петров!
Прочитав книгу И. Амлински, которая работала над ней 12 лет, целый ряд других исследователей подтверждают сделанные ею выводы. «Автор, – пишет, например, кандидат технических наук, ставший литературоведом Лазарь Фрейдгейм, – "пропахала" все произведения Булгакова, все произведения Ильфа и Петрова и все воспоминания о них. Проанализировав тексты по множеству "сечений", она обнаружила, что в этих двух романах многократно встречаются поразительно похожие по структуре и словарю описания сходных сцен, имеющихся и в произведениях Булгакова, написанных до описываемых романов (сцены вербовки, сцены убийства, сцены потопа в квартире, описания многоквартирного дома, одалживания одежды и т.д. и т.п.). Главные образы "12 стульев" перекочевали туда из прежних произведений Булгакова; стиль прозы романов – тот же, что и в написанных Булгаковым до и после произведениях. Дилогия буквально пропитана фактами из его биографии и случаями из его жизни, его привычками и пристрастиями, приметами обликов и характеров его друзей и знакомых и маршрутами его передвижений. Причем все это таким образом использовано и включено в плоть прозы, что речи о совместной работе над ней идти не может. Так вместе не пишут. Так мог писать только сам Михаил Булгаков. Но не Ильф и Петров», – делает вывод Л. Фрейдгейм.
Сомнения в авторстве Ильфа и Петрова высказывали даже их самые ярые поклонники. Так известный литературовед, автор комментариев к «12 стульям», Л. Яновская недоумением пишет:
«Ильф и Петров не просто дополняли друг друга. Все написанное ими сообща, как правило, оказывалось значительнее, художественно совершеннее, глубже и острей по мысли, чем написанное писателями порознь».
Вдумаемся в эту фразу! Порознь (т.е. когда писали действительно сами) они создавали откровенно слабые вещи, полные неглубокого, но размашистого ерничества (впрочем, такой стиль тогда царил – «для простого народа»), но, сев за роман совместно, за один месяц (по другим данным – за три), без подготовки, без справочного материала, без черновиков (их нет!) вдруг написали шедевр, ставший культовым для нескольких поколений?
Итак, вот, если суммировать сказанное выше, аргументы в пользу того, что легендарные книги не были написаны Ильфом и Петровым:
1. «12 стульев» и «Золотой телёнок» — действительно гениальные произведения, а журналисты Ильф и Петров кроме этих двух книг ничего подобного, даже близко, больше не написали.
2. Романы были созданы буквально за считанные недели – немыслимая скорость для любителей, которые будто бы писали их вместе, что почти всегда замедляет любой процесс.
3. Отсутствие рукописей, есть только намёки на какие-то шутки в записных книжках Ильфа.
4. У Булгакова после публикации «12 стульев» внезапно появилась трёхкомнатная квартира.
5. В «12 стульях» и «Золотом телёнке» – единый стиль с булгаковскими произведениями, есть множество заимствований из Булгакова, что убедительно показали литературоведы. Он, как правило, очень нервно реагировал на подобное, а тут молчал.
Ильф и Петров тоже не проронили ни звука, и до конца своей жизни тайну сохранили. Более того, им пришлось теперь оправдывать взятые на себя обязательства. По этой причине после публикации «12 стульев» с ведома Булгакова они и стали использовать в своих рассказах и фельетонах булгаковские мотивы, детали и образы, как из опубликованной редакции романа, так и из оставшихся неопубликованными глав (а впоследствии – и из «Золотого телёнка») – вплоть до специально для них написанных Булгаковым рассказов, тем самым вводя в заблуждение и будущих исследователей их творчества. Именно с 1927 года в записной книжке Ильфа появляются записи, в дальнейшем укрепившие его авторитет как бесспорно талантливого соавтора романов.
И вот ещё что странно: как такие произведения – острейшая сатира на советские нравы и порядки – вообще могли быть напечатаны в СССР с его свирепой цензурой? Позднее спохватились, и на основании постановления секретариата ЦК ВКП(б) в 1949 году к печати они были запрещены. Ответ может быть только один: у авторов был могущественный покровитель.
Кто был заказчиком?
Литературный критик, специалист в области исследования литературных мистификаций Владимир Козаровецкий пишет: «Логика подводит нас к единственно возможному ответу.
Булгаков написал этот роман под заказ той организации, в руках которой находилась в тот момент его судьба, – заказ ГПУ.
Это было соглашение, в котором условием с его стороны было обещание оставить его в покое. А со стороны противника? – его согласие написать советскую прозу. Его остросатирическое перо намеревались использовать в развернувшейся в это время борьбе с троцкизмом. Булгаков знал, что ему по плечу написать эту прозу так, что придраться к нему будет невозможно и что все поймут её, как хотелось бы им её понять. Как мистификатор Булгаков, искусству мистификации учившийся у Пушкина, о своих тайных ходах никогда никому не рассказывал».
Несмотря на тайное покровительство Сталина, который смотрел его «Дни Турбиных» во МХАТе 14 раз, Булгаков был под колпаком ГПУ и подвергался в советской печати остервенелой критике. Чекисты его вызывали, проводили с ним беседы по поводу запрещенных к печати «Роковых яиц» и «Дьяволиады», у него был обыск и изъятие дневника и рукописи «Собачьего сердца» – всё свидетельствовало, что никакой надежды на публикацию его прозы в СССР нет.
Как следует предположить, как раз в это время в ГПУ и возникла идея в рамках кампании по дискредитации троцкистской оппозиции создать сатирический роман, который показал бы противников Сталина, персонажей отжившего режима в самом смешном и неприглядном виде. В этой связи и было решено обратиться к Булгакову как мастеру сатиры, а во-вторых, как к человеку, который висел на волоске и от такого «сотрудничества» никак не мог бы отказаться.
Как считает В. Козаровецкий, в «переговорах» и с ГПУ, и с Булгаковым посредником стал Валентин Катаев. Он же убедил Ильфа и Петрова, что, с одной стороны (со стороны ГПУ), мистификация ничем им не грозит, а с другой – может сделать имя; при этом они делали доброе дело, выручая Булгакова.
Но как Валентин Катаев, сам талантливый писатель, вообще мог стать участником этого литературного подлога? Но, во-первых, как бывшему деникинскому офицеру ему всякий час грозило смертельное для тех времен разоблачение, и портить отношения с ГПУ он никак не мог. А во-вторых, в дневнике Бунина есть запись от 25.04.19 года, в которой он так пишет о Валентине Катаеве: «Был В. Катаев (молодой писатель). Цинизм нынешних молодых людей прямо невероятен. Говорил: "За сто тысяч убью кого угодно. Я хочу хорошо есть, хочу иметь хорошую шляпу, отличные ботинки"». По сравнению с этим, литературный подлог – пустяки…
Но как Булгаков мог написать эти романы, чтобы никто из его близких этого не заметил? Козаровецкий объясняет это тем, что писал Михаил Афанасьевич легко и быстро, главным образом по ночам, а потому и ни одна из жён Булгакова ни сном ни духом не ведали о его литературных мистификациях.
А как могли согласиться принять участие в такой невероятной операции Ильф и Петров? Но если их об этом попросило ГПУ, как они могли отказаться? К тому же если Петров-Катаев и в самом деле служил в ЧК. Но все равно они чувствовали себя не в своей тарелке. Дочь Ильфа, А.И. Ильф вспоминала: «Петрову запомнилось поразительное признание соавтора: «Меня всегда преследовала мысль, что я делаю что-то не то, что я самозванец. В глубине души у меня всегда гнездилась боязнь, что мне вдруг скажут: "Послушайте, какой вы к чёрту писатель: занимались бы каким-нибудь другим делом!"».
Другая версия
Уверен в том, что «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок» написал Булгаков и известный философ и литературовед Дмитрий Галковский, но версию о «заказе ГПУ» он начисто отвергает. «Когда Булгаков принес рукопись Катаеву, – предполагает он, – тот понял две вещи. Во-первых, это деньги. Большие деньги. В своих зашифрованных мемуарах Катаев описывает свое обращение к Ильфу и Петрову: «Молодые люди, — сказал я строго, подражая дидактической манере Булгакова — знаете ли вы, что вашему пока еще не дописанному роману предстоит не только долгая жизнь, но также и мировая слава?».
«Полагаю, – считает Галковский, – что это сказал Катаеву и компании сам Булгаков. Когда вручал рукопись.
Но Катаев понял и второе: ставить под такой вещью свою подпись нельзя. Прямо там ничего нет, но он лицо в Москве заметное, так что будут копать. Будут копать – докопаются. А с сосунков взятки гладки.
И действительно, Ильф и Петров были настолько наивны, что так до конца и не поняли, на что подписались. Поэтому понятна настойчивость Катаева с посвящением. С Булгаковым был уговор, что будут стоять три фамилии и его фамилия из всех трёх самая важная. Сохраняя посвящение, он обозначал свое присутствие в проекте: из дела не уходит, прикрытие книги будет осуществлять, с изданием поможет. А поэтому и обговоренную часть гонорара возьмет себе. Думаю, Булгакову и Катаеву полагалось по 50%, но Катаев из своей части 10% выделил "неграм"».
«Идея созрела среди писательского окружения Булгакова и конечно, могла осуществиться только при его доброй воле, – убеждён Галковский. – К 1927 году Булгаков догадался, что критике его подвергают не за какие-то конкретные произведения, а просто потому, что его имя подвёрстано в список врагов советской власти. Поэтому что бы он ни писал, всё будет плохо. Открыто советской вещи он категорически писать не хотел, это выглядело бы как двурушничество… Писать же Булгакову хотелось очень. Писал он быстро и метко...
У Катаева было понимание этого настроя Булгакова, но конечно, помогать из идейных или дружеских соображений он бы не стал. Им двигала жажда наживы. Он прекрасно понимал, что Булгакову ничего не стоит написать бестселлер. Понимал это и Булгаков, и это его угнетало ещё больше. Деньги ему были нужны не меньше, чем Катаеву, в отличие от Катаева, он мог их легко заработать, но заработать не давали… Ну, вот так и созрело. Булгаков пишет, Катаев публикует, а деньги поровну. Чтобы убрать стилистические подозрения, Катаев привлек двух соавторов, чтобы было на кого кивать.
Булгаков, естественно, постарался убрать прямое самоцитирование и характерные обороты – для стилиста его класса это было нетрудно. Кроме того, Булгаков мог попросить влиятельного Катаева похлопотать о возвращении конфискованных рукописей из ГПУ.
Действительно, их скоро вернули. С деньгами тоже всё вышло – в 1927 году Булгаков переехал в отдельную трехкомнатную квартиру».
Советский Достоевский
«Вероятно, – продолжает Галковский, – сначала Булгаков отнесся к затее как к халтуре, но по настоящему талантливый человек халтурить не способен, идея его увлекла и он написал первоклассный роман. Было ли ему жалко его отдавать? Думаю, не очень – в силу изложенных выше соображений. В дальнейшем он, конечно, надеялся раскрыть мистификацию, но это было бы возможно только после ослаблении власти ГПУ и кардинальной перестройки политической жизни СССР».
Но этого при жизни Булгакова не произошло, и тайна осталась тайной. Быть может, она раскроется, если будут найдены рукописи двух сатирических романов. Ведь обнаружили же недавно рукопись романа Шолохова «Тихий Дон». А потому в заключение еще одна фраза из эссе Галковского о Булгакове:
«Сейчас ясно, что Булгаков был единственным великим писателем на территории России после 1917 года. Причем он не только сформировался после революции, а и начал формироваться после революции. По временным рамкам это человек советской эпохи. Советская власть носилась с Булгаковым, как кот с дохлым гусём – вещь была не по чину, и зверушка заметалась, не зная, что делать. В конце концов, дело дошло до того, что часть произведений отняли и присвоили себе – причём от Булгакова не убыло. В какой степени сам Булгаков понимал сложившееся положение? Разумеется, не до конца, но понимал. Издерганный бытом, Булгаков однажды в семье пожаловался, что в таких условиях, как он, не работал даже Достоевский. На что Белозерская – его жена (любившая болтать по телефону рядом с его письменным столом) возразила: «Но ты же не Достоевский». Проблема была в том, что Булгаков себя считал именно Достоевским. И ещё большая проблема заключалась в том, что он Достоевским и являлся».
«Это – не могу…»
Но вот, что странно. Казалось, что публикация И. Амлински должна была вызвать сенсацию в академических литературных кругах, инициировать семинары, научные дискуссии, тщательное обсуждение предъявленных исследователем фактов, причем более чем убедительных. Но вместо этого – тишина! Маститые академики и профессора, за исключением немногих, в основном литературоведов-любителей, брезгливо промолчали. Мол, какой-то любитель написал, а издал где-то в Германии… По крайней мере, на просторах интернета никаких сведений на этот счет нет. Только несколько голосов раздалось в поддержку Амлински, которые мы уже здесь перечислили.
Ситуация в какой-то мере напоминает ту, которая в свое время сложилась вокруг археолога-самоучки Генриха Шлимана, раскопавшего легендарную Трою. Профессиональные археологи, маститые профессора и академики всего мира тоже никак не могли поверить, что это мог сделать какой-то никому неизвестный энтузиаст-любитель, разбогатевший в России купец. Шлимана обвиняли даже в том, что найденное им античное золото на холме Гиссарлык в Турции он будто бы изготовил сам, а потом подбросил в раскопки. А он потом взял еще и раскопал царские могилы в античных Микенах…
Может быть и так, в этом и есть причина. Однако в подробной биографии «Жизнь Булгакова» В. Петелина, изданной в 2000 году, мы находим следующий эпизод. Автор пишет, что 3 мая 1938 года Елена Сергеевна (жена Булгакова) записала: «Ангарский (Клестов-Ангарский – известный издатель) пришел вчера и с места заявил – "не согласитесь ли написать авантюрный советский роман? Массовый тираж, переведу на все языки, денег тьма, валюта, хотите, сейчас чек дам – аванс?". Миша отказался, сказал – это не могу».
Итак, «не могу…». Однако, добавим, пьесу «Батум» о молодом Сталине он все-таки потом написал! Так что литература – не археология, – там можно предъявить что-то извлеченное из земли, то, что можно пощупать руками. А когда речь идет о произведении нематериального характера, такого сделать, увы, нельзя. Так что вопрос насчет авторства двух гениальных произведений остается открытым. Хотя… Проведем эксперимент сами.
Попробуйте открыть сразу после прочтения «Двенадцати стульев» тоже, но уже бесспорно, написанную Ильфом и Петровым «Одноэтажную Америку».
И станет ясно: нет, эти две книги писали совершенно разные авторы…
© Булгаковская.Москва